Будущий государственный строй. Пути и методы политической революции

Одна из статей предлагавшейся конституции гласила: «Император великой Цин вечно по наследству будет господствовать в империи; императорское величество священно и неприкосновенно». Чжан Бин-линь, высмеивая эту скопированную с японских образцов статью, напоминал, что в далекие времена Цинь Ши-хуан тоже мечтал царствовать вечно, но его династия пала вскоре после его смерти. Чужеземцы-маньчжуры пытаются конституционно закрепить свое вечное господство в Китае, но это лишь смешные иллюзии. Поддержка подобной статьи Ян Ду и некоторыми другими конституционалистами означает, что они стоят за вечное порабощение Китая маньчжурами. «Поэтому я полностью согласен с такой оценкой: конституционная партия есть партия защиты императора»,—заявлял Чжан Бин-линь.

По проекту «конституции» все законы и постановления, касающиеся императорского двора, могут исходить лишь от самой императорской семьи, парламент не имеет права вмешиваться (это относилось и к финансовым делам императора). «Конституция, таким образом, узаконит расточительство, коррупцию, разложение и произвол, царящие среди членов императорского рода, к которому причисляет себя каждый маньчжурский аристократ».

В проекте конституции указывалось, что парламент имеет право вносить законодательные предложения, но право окончательного решения вопросов принадлежит лично императору, только утвержденные им законы вступают в силу. Чжан Бин-линь писал: «В эпохи Хань, Тан, Сун и Мин любой гражданин имел право подать петицию императору. Для чего же нужен парламент, если функции его сводятся к тому же праву внесения предложений. Поддерживать такую смехотворную конституцию — значит согласиться, что права китайского народа могут существовать только в рамках, дозволенных чужеземцами».

Проект конституции гласил: каждый гражданин страны обязан служить в армии и платить налоги. «До сих пор маньчжуры служили в армии, но налогов не платили,— отмечал Чжан Бин-линь,— ханьцы же платили налоги, а в армию призывались только в редких случаях. Проект конституции предусматривает поголовную уплату налогов и поголовную службу в армии, предназначенной исключительно для внутренних войн. Поддержка Ян Ду и его единомышленниками этой статьи означает на деле поддержку усиления налогового бремени народа и поддержку обязанности каждого ханьского гражданина убивать своих соотечественников».

Прозорливо разоблачая реакционную сущность конституционного монархизма и антидемократичность буржуазного парламента, Чжан Бин-линь вместе с тем недооценивал прогрессивность буржуазно-демократических институтов по сравнению с институтами феодальной монархии. Оп отрицал и необходимость использования лозунга буржуазной демократии для организации народных масс на революционную борьбу.

Близкий соратник Чжан Бин-линя, один из лидеров организации Гуанфухуй, вошедшей в Объединенную лигу, Тао Чэн-чжан, также высказал свои представления о будущем государственном устройстве Китая. В написанном им на разговорном языке байхуа уставе тайного общества Лунхуахуй Тао Чэн-чжан защищал правомерность революционного восстания против угнетателей. Тао Чэн-чжан гневно разоблачал аристократию и ее «ученых лакеев», правоверных конфуцианцев, а также конституционалистов, клеветавших на революцию и рассматривавших восстание угнетенных масс как преступление. «За клевету этим ученым посмертно ставили таблички в почетной галерее конфуцианского храма, — писал он. — Между тем это преступное кощунство, ибо и Конфуций и Мэн-цзы защищали правомерность революции». Высказав эту, по меньшей мере странную мысль, Тао Чэн-чжан продолжает: «Ах, сколько горечи испытал бы наш древний великий учитель три виде того, как люди в маньчжурском одеянии падают ниц и кладут земные поклоны его образу в храме, а по обеим сторонам флигеля на почетной галерее рядами помещены таблички с именами умерших гнусных ученых псов династий Юань и Цин!». Мэн-цзы писал с полной ясностью, напоминает Тао Чэн-чжан: «Народ —самое важное,  государство — второстепенное,   правитель — последнее».

Трудно сказать, действительно ли Тао Чэн-чжан был убежден в революционности Конфуция и Мэн-цзы или хотел лишь использовать авторитет древних ученых для обоснования собственных революционных взглядов. Возможно, и то и другое. И все же Тао Чэн-чжан, несомненно, отдавал себе отчет f том, что «революции» князей Тан-вана и У-вана, которые знал и поощрял Конфуций, не имеют ничего общего с революциями народа, за которые стоят революционные демократы.

Тао Чэн-чжан приводил исторические примеры смены различных династий, когда вожди восставших становились императорами, видя в этом прообраз будущих перемен в Китае. Однако он умалчивал о том, что, захватив трон, вожди восставших превращались в феодальных тиранов, жестоко угнетавших крестьянские массы. Как и другие революционеры, Тао Чэн-чжан не поднялся до понимания социальных условий, определяющих смену общественных формаций, и до реалистического анализа причин неспособности крестьянских масс в эпоху феодализма осуществить коренное изменение производственных отношений.

Тао Чэн-чжан подверг острой критике некоторых иностранных деятелей, покровительствовавших маньчжурским правителям, и либеральных конституционалистов, которых называл «бессердечными, безнравственными китайцами», выпрашивающими у чужеземной монархии конституцию. Справедливо характеризуя реакционную сущность монархической конституции, Тао Чэн-чжан пытался доказать непригодность в китайских условиях всякой конституции вообще, в том числе республиканской, явно идеализируя при этом историю Китая. «В каком бы государстве ни вводилась конституция, это всегда значило, что государство недалеко ушло от феодализма,— писал Тао Чэн-чжан,—когда простые люди еще не могут стать у власти. В этих условиях конституция применяется как переходная мера. В нашей стране тысячи и сотни лет императорами и министрами могли стать простые люди —зачем же нужна переходная мера в виде конституции?».

Наряду с этими наивно-идеалистическими заявлениями Тао Чэн-чжану принадлежат справедливые слова о монархической и буржуазной конституциях. Он писал: «Как монархическая, так и республиканская конституции во многом порочны. И та и другая отражают волю меньшинства, а простой народ по-прежнему влачит жалкое существование. Поэтому придет время, когда в различных государствах произойдут революции». И далее: «Для Китая неприемлема никакая конституция, тем более что в нашей стране господствуют чужеземцы. Чего можно ждать хорошего, если они введут конституцию? Но революция в Китае неизбежна и в том случае, если конституцию провозгласят наши соотечественники».

Тао Чэн-чжан и другие революционные демократы хорошо знали цену обещаниям маньчжурского правительства. Но это отнюдь не значит, что Тао Чэн-чжан, как и ряд других революционных демократов, был прав, когда под влиянием анархистских идей отрицал необходимость конституции и парламента в будущей буржуазной республике. По изложенному Тао Чэн-чжаном плану государственного устройства «после революции лишь в крайнем случае будет временно учреждено президентство, причем президент должен избираться всенародным голосованием без права передачи своего поста по наследству. В дальнейшем, возможно, будет введена система автономных городских муниципалитетов без всякого правительства, без всякого президента. Все это зависит от уровня развития народа к тому времени».

Как видим, Тао Чэн-чжан имел весьма смутное представление о будущей «китайской республике». Он сравнивал ее с «наследственным народным императором» вроде тех, которые якобы правили страной в древности (Яо, Шунь, Юй). По преданию, в «древнем золотом веке» государь Яо передал трон крестьянину Шуню. Последний же передал трон Юю — укротителю наводнения. Тот основал династию Ся и якобы с согласия народа передал правление своему способному, благородному сыну и тем самым положил начало наследованию трона.

Эту систему отверг Конфуций. Он требовал возвращения к временам «Великого единения» (датун), когда «выбирал императора народ».